BrAB> Ну... эта... короче - требую продолжения банкета!
Ну раз публика требует, вернемся к фекальному вопросу
. Вот Vidi упомянул о запахе - так чем же на самом деле пахло в весеннем Петербурге?
Воспоминания очевидца: Успенский Л.А. "Записки старого петербуржца". Л.: Лениздат, 1970. - 511 с.
Когда, вплоть до самого 1917 года (да ведь пожалуй и позднее, примерно до конца НЭПа), человек приезжал с дачи или из деревни в Петербург (а потом в Петроград, а в последствии - молодой Ленинград) и выйдя на площадь перед вокзалом, принюхивался к атмосфере Питера, и ему сразо шибало в нос устоявшимся, двухвековым запахом конского навоза. Так сказать лошадиной силой.
....Когда мне было десять, и пятнадцать, и семнадцать лет и когда летом в доме открывали форточки, а час спустя я подходил к роялю или зеркальному трюмо, - их лаковая поверхность была покрыта хорошим слоем пыли. Но какой? Нежной, канареечно-желтой. И если бы вы подвергли ту пыль химическому анализу, вы бы обнаружили, что на 90% она состоит из органического вещества. Из растертого в тончайший порошок обычного конского навоза.
Откуда он брался в городе? Сейчас разьясню.....
Году в четырнадцатом, весной, мне пришлось поехать к одному моему однокласснику живущему в Юкках (прим. Alex129: сейчас Юкки окраина города, а тогда это был совершенно дальний глухой дачный пригород). Мы получили некое задание от преподавателя-естественника: набрать лягушачьей икры. Поехали мы туда с ночевкой в субботу... Перед сном, темноватым вешним вечером мы вышли подышать на крыльцо.
Вокруг стояла глубокая спокойная тишина, речку к ночи схватило морозом, ветра не было...
И все же когда мы тихо стояли на крылечке, до нас стало доносится откуда то непонятное тяжкое рычанье. Чем дольше мы молчали, тем оно становилось явственнее: не то грохот отдаленного водопада, не то могучий прибой... Какой то стихийный гул, сосредоточенный в юго-западной части небесного свода. Я прислушивался: мой друг - хозяин - не обращал на этот шум не малейшего внимания.
-Слушай, а что там рычит то так? - наконец не утерпел я.
-Вот это? Так: "у-у-у-у"? Да Петербург. Это, когда тихо, всегда слышно....
Ну как почему? Время же позднее, ломовики теперь как раз порожняком домой гонят. Ты же знаешь какие у них колеса... Обиты железными шинами по вершку толщиной, дуют по булыге рысцой....
В 1900 году в Петербурге ломовых извозчиков числилось 26485. В 1913 году их число выросло вдвое. Более двухсот тысяч пудовых колес, перескакивая по мостовой с одного гранитного булыжника на другой, издавали грохот, который словами не описать: где нибудь на бойкой боковой улице, возле Сенного рынка, у больших мостов, он мог оглушить непривычного человека.
А кроме ломовиков - кроме них в городе в 1900 году плелись (неслись, дребезжали) еще 15000 легковых дрожек, "ванек". И все эти десятки тысяч коней, коняг, кляч и кровных жеребцов оставляли на мостовой следы своего существования. Утром и вечером, днем и ночью.
Вот поэтому Петербург моей юности и благоухал на всех своих улицах, особенно в жаркие сухие дни, высушенным на солнце, растолченным в порошок, вздымаемым даже легким ветерком в пыльные желтые вихри лошадинным навозом.
Кто пел этому гимны - так это воробьи. Плотными стаями срывались они с крыш, с деревьев, как только по улочке проезжала лихая упряжка: клубками катались по мостовой, выклевывая их теплых кучек помета зерна овса. Они размельчали навоз - дворники с железными совками заметали его в желтые холмики - до ночной уборки. И запах стоял крепкий!