– Нес, вы поверили в насилие...
– Мы поняли – и оно может быть красивым.
– Нес, вы ошиблись. Мы лгали себе – чтобы оправдаться.
– Всегда?
– Всегда. С библейских времен и до наших дней. Мы искали оправданий – за то, что вынуждены убивать. За чужую боль, за свой страх. Всегда самые талантливые служили этой цели. Мы делали это красивым – чтобы успокоить совесть. Красота никогда не была главным – лишь инструментом, чтобы оправдать цель – идею, патриотизм, любовь...
– Но для нас главное – красота...
– Мы не знали, Нес! Мы подбирали слова – чтобы оправдать защищавших родину, любовь, веру. Красота была лишь средством...
– А для нас – целью.
– Нес, мы одевали зло в одежды добра и красоты – чтобы выжить. Но кто знал, что мы встретим в космосе расу, чья цель – красота.
– Но для нас нет иной меры, – теперь голос Неса стал едва слышен. – Мы жили, созидая красоту – слов, звуков, образов, поступков. Вы дали нам новую красоту – а ты хочешь доказать, что она была ошибкой.
– Да.
– Докажи.
Тьма. Тишина.
Докажи. Найди слова сильнее тех, что говорили тысячи людей – неизмеримо талантливее, опытнее... добрее.
Переспорь – авторов Библии и Корана, «Горячего снега» и «Трех мушкетеров», Шекспира и Пушкина. Найди слова сильнее. Найди краски ярче. Докажи – они не воспевали войну, они примиряли с ней человеческий разум. Ведь человек рожден не для смерти – своей и чужой. Я верю в это – тем, что еще способно во мне верить...
– Я не могу доказать, Нес. Те, кто говорил эти слова – они бы смогли. Доказать, объяснить, переспорить. Я лишь человек, Нес! Я помню, я знаю, я верю – но не смогу доказать!
– Не хватает слов и умения? – спокойно спросил Нес.
– Да...
– Но ты веришь – это уже немало. Вспомни и ощути. Мы увидим, человек. Если не врешь, если не отрекаешься от своей веры – раскрой разум. Мы увидим.
Не вру ли я?
Откуда мне знать. Я радовался, побеждая. Я не колебался, убивая врагов. Тех, кто прислуживал Шоррэю, тех, кто хотел гибели Земли, тех, кто убивал моих друзей. Разве была во мне хоть тень сомнений? Нет. А в глубине души...
Мало кто может заглянуть так глубоко – и не утонуть.
– Смотри, Нес, – сказал я. – И вы... те, кто далеко. Фанги, мы не любим убивать. Мы ненавидим войну и жестокость. Клянусь. Я был солдатом – всю жизнь. Я радовался победам и ненавидел их. Для многих я стал смертью – и ни для кого... пока еще... жизнью. Смотрите.
Я не знал, что произойдет. Калейдоскоп воспоминаний, ощущение чужого разума в сознании
...
Ни черта подобного. Холод.
И голос Неса.
- * *
– Говори, человек. Теперь – лишь правду. Ложь ушла. Говори.
– Правду? – я засмеялся чужим смехом. – Чего ты от меня хочешь, урод? Вы убивали людей, вы нападали на планеты – а теперь хотите мира? Мы истребим вас. До последнего щенка – или как вы зовете своих детенышей?
– Дети, – совершенно равнодушно ответил фанг. – Говори...
– Наслушались моего вранья? – полюбопытствовал я. – Мир, дружба, бхай-бхай... Хер вам! Мы были бойцами – всегда. От первых людей, дравшихся с саблезубыми тиграми, и до тех пилотов, что надерут вам задницы через пару часов.
– И ты был бойцом? Всегда?
Я молчал. Не потому, что не знал ответа – просто нужно было ответить максимально правильно... красиво... честно... Я думал сейчас понятиями фангов – ибо их разум бушевал в моем сознании, их воля требовала от меня правды.
– Нет, – прошептал я. – Нет. Ненавидел... силу. Это боль, страх...
– Чья боль? Чей страх?
– Моя боль... Не хочу... Почему? Почему?!
Я кричал – стоя в круговороте лиц. Мелькающие, переплавляющиеся одно в другое лица. Мои враги. Все, кто ненавидел меня. Все, кто оттолкнул. Не подал руки. Не ответил на мольбу.
– Почему? – прошептал я бесконечной череде.
– Потому что... – мой школьный враг и мучитель Ильяс.
– было плохо мне... – парень, попавший в армию на год раньше.
– от таких как ты... – мужчина, для которого русский язык – чужой.
– И прочих сопливых умников... – преподаватель института.
– Которые не лучше других мужчин... – моя первая женщина.
– Я отомщу! – пообещал я.
– Кому? – спросил Нес, вырвавшись из потока ненавистных лиц.
– Всем! – крикнул я. – Тем, кто не разбирает обидчиков! Тем, кто не будет разбирать! Я не хочу – но выхода нет! Я буду нести смерть – красиво и отвратительно – всем, кого считаю врагами! Не в этом смысл, не это главное! Да, мы деремся – всю жизнь. У нас нет выбора. И мы ищем оправданий, ищем красивые слова, что прикроют нашу жестокость. Выхода нет, фанг. Это отвратительно – но я буду делать вид, что война красива. Выхода нет!
– Ты веришь в свои слова, – подытожил фанг. – Что война уродлива и жестокость неправедна... что ты лишь вынужден жить по закону силы. Ты веришь – мы ошиблись, приняли вашу оболочку за сущность.
– Когда говорят о любви и ненависти – лгут все, – прошипел я. Чужая воля уже сползла с сознания.
– Возможно, мы и ошиблись. Но даже ошибочная красота остается красотой. Понимаешь?
Сквозь тьму я вдруг увидел глаза фанга. Огромные, мерцающие во тьме.
– Так что же ты... вы все решили? – поинтересовался я. – Воевать дальше?
– Мы думаем.
Темнота. Едва ощутимая опора под ногами.
– Наши корабли уходят от Ар-На-Тьина, – сообщил Нес.
– Вы... – я задохнулся словами. – Вы поняли? Вы отказываетесь от войны?
– Мы еще не решили. Силы перегруппируются – для атаки Земли или отступления, безразлично. Нельзя заполнить место лжи пустотой, человек. Лишь правдой. А ее ты не знаешь. Мы тоже – пока...
Скаут крутило, как щепку в водовороте. На экранах ничего ничего не различить – огненно-черная карусель.
– Что происходит, борт-партнер?
Нас атакуют.
– Почему ты меня не разбудил?
Атака недействительна. Нас атакуют корабли Родины. Атака не считается.
Я даже застонал от тоски и отчаянья. Умненький компьютер Геометров вновь натянул свои шоры.
– Почему нас атакуют?
Родина считает, что на борту – не-друг. Я сообщаю, что это ошибка. Вероятно, у всех атакующих кораблейповреждена аппаратура связи. Нет причин для волнения. Атака недействительна.
Неужели и кораблик Ника Римера повторял бы то же самое, рассыпаясь под ласковыми родительскими оплеухами? Или та частичка души Ника, что перекочевала через корабль – в меня, смогла бы противостоять безумию?
– Полное слияние! – рявкнул я.
И растворился в небе.
Небо пылало.
Плыла подо мной Родина – милая, милая Родина, с правильными, четкими очертаниями материков, с затейливыми сеточками облаков, обитель добра и справедливости, дружбы и счастья. Я даже касался атмосферы – чуть-чуть, самого краешка…
А над нами, прижимая к планете, вились такие же, как я, крошечные кораблики. Свои. Изрыгающие пламя. Среди скаутов виднелось два дружеских корабля – тороид Гибких Друзей и пятиконечная звезда Друзей Маленьких.
Со всем пылом истинной Дружбы они пытались меня убить.
Ответный огонь!
Атака своих кораблей невозможна!
Что это за голосок противоречит мне? Кастрированный разум корабля? Уймись, дружок, не со мной тебе спорить…
Согласно трем первым постулатам регрессорства… Согласно принципу Благих Намерений, принципу Меньшего Зла, принципу обратимости правды… Мы не атакуем корабли Родины, мы проводим учебные занятия, максимально приближенные к реальности. Начать противодействие.
Или мне почудилось, или корабль повиновался прежде, чем я закончил. Повиновался радостно и из всех своих силенок.
Первым под удар попал «бублик» Гибких Друзей. Уж не знаю, чем мы его достали – лазерным дальномером или рентген-радаром. Но ему хватило. Бублик почернел, забытый рачительными хозяевами на жаровне. Распался облаком пепла.
Почему мне совсем не стыдно?
Согласно принципу Моральной Гибкости?
Первый раз в жизни я ощутил, что и в космосе имеют смысл понятия «верх» и «низ». Имеют, и еще как! Низ был там, где планета. Подо мной. И корабли Родины не могли использовать лучевое оружие – любой промах окончился бы пылающим городом на поверхности, поврежденным санаторием, разрушенным интернатом. Или, не дай бог, убитым Наставником…
Я громил нападающих, беззастенчиво прикрываясь планетой, со свирепой радостью, которую оценила бы Маша… или Кэлос.
Эй, Ник, стыдливо нырнувший в глубины памяти! Где ты? Это тебе не мышат-алари душить!
Похоже, инструкций на такой случай предусмотрено не было. Слишком поздно опознали украденный скаут, слишком долго чухались, решая, что делать…
Патрульные корабли брызнули в стороны. Будут обходить снизу…
Посадка!
Посадка ошибочно запрещена. Запрос на посадку дается непрерывно.
Что там советует принцип обратимости правды?
Запрещена посадка на территорию космодромов. Мы приземлимся на поверхности.
Где?
Да где угодно.
Координаты?
У интерната «Белое море"!
Наверное, это было наше совместное решение. Ника Римера, для которого, несмотря ни на что, интернат оставался единственным светлым пятном в воспоминаниях. И Петра Хрумова, который отсиживался в «Белом море»…
Скаут пошел вниз. Мы опережали преследователей, не могли не опережать, все машины здесь однотипны, а мы имеем крошечную фору. И все же… укрыться невозможно. Не детей же мне в заложники брать, в конце концов!
Впрочем, тут лучшими заложниками послужат Наставники. Они будут неподражаемы в готовности прикрыть детишек своими телами. Они ведь так добры и великодушны.
Жаль, что я не способен предоставить им такую радость.
Борт-партнер. Мне надо скрыться. Интересы Родины.
Я шел сквозь атмосферу, в огненном вихре, в плазменном коконе, пока еще – вне атаки. Но скоро, очень скоро, меня догонят.
Выполняю.
Это реально?
Нет.
Слушай меня, борт-партнер. Снижайся к интернату. Постарайся оторваться от преследования. Мне нужно две секунды… две секунды на высоте в десять… нет, пусть в двадцать метров… на скорости не более ста километров в час…
От волнения я перешел на земные меры времени и расстояния. Но корабль понял.
И куалькуа тоже. Я почувствовал его протест – резкий, охлаждающий пыл толчок, едва симбионт понял, что я собрался сделать. Так что же, полной остановки потребовать?
Невозможно. При уменьшении скорости мы станем уязвимы. Снижение над жилыми объектами запрещено.
Меня охватило отчаяние. Ну что же теперь? Я раскрыл ладонь, глянул на пылающее Зерно. Ему все равно. Оно, может быть, и выдержит падение из стратосферы.
А я нет. И у куалькуа силы не безграничны.
Что же теперь, Ник Ример, из глубин моей памяти, с того света воюющий за свою планету? Что теперь? Как поступают регрессоры в подобной ситуации?
И регрессор Ник Ример из своей холодной и безнадежной дали потянулся ко мне.
Борт-партнер, приготовиться к боевому десантированию. Отработка проникновения на планету не-друзей.
Выполняю.
Отрыв от преследования.
Увеличение скорости невозможно. Нарушение порога устойчивости атмосферы запрещено.
Выполняй. Боевая тренировка.
Запрещено.
Долг перед Родиной.
Запрещено.
Казалось, корабль получает удовольствие, играя со мной… с Ником? в эту нехитрую игру. Выполняй – запрещено. Кто кого переспорит?
Проводим исследование предельной скорости.
Запрещено.
Мой приказ.
Запрещено.
Приказ Мирового Совета.
Нет подтверждения.
Тепло, тепло, горячо?
Тебе самому хочется превысить разрешенную скорость?
Кажется, это не Ник. Это я.
Всегда.
Превышай.
Выполняю.
Плазму сдуло с обшивки. Шар планеты крутанулся, обращаясь плоскостью, надвигаясь. И – тихо, тихо, как тогда, при вхождении в Тень, корабль прошептал мне:
Видишь – как все просто?
Действительно – просто…
Мы неслись над океаном. Уже невысоко – в двух-трех километрах. Плясали белые буруны волн – океан не хотел примиряться с геометрически безупречными материками, он все и гнал на берег свои войска… А преследователи исчезли, отстали, затерялись в своих инструкциях и запретах, не способных победить единственное слово «хочешь?»
Мы – хотели.
Капитан, приготовьтесь к десантированию.
Это Ник Ример знает, как готовиться. Не я.
Легкий смешок.
Фраза не несет смысловой нагрузки. Дань традиции.
А что будешь делать ты?
Маневрировать. Боевые действия без пилота запрещены.
Ты сможешь уйти?
Полет без пилота запрещен.
Вот и все. Короткая автоэпитафия. Наверно, я должен почувствовать жалость к кораблю?
Не получается. Разум, не способный поверить в себя, довольствующийся игрой во всемогущество – не достоин жалости.
Спасибо за откровенность. Это смешно – чувствовать презрение от порождения собственной мысли. Я обдумаю этот вопрос… Десантирование, капитан.
– Как я понимаю, машина незнакомая, – обронил Галис.
– Абсолютно.
– Эта будет твоей, – капитан подошел к ближайшему аппарату, похлопал по гладкой обшивке. – Здесь все машины новые. Открытие кабины будет на слово… на слово «гость».
Я проглотил насмешку.
Галис выжидал, и я негромко сказал:
– Гость…
Зеркальный колпак растаял, превратился в сверкающую гибкую ленту. Лента поползла вниз, словно язык металлического зверя.
– Входи, – иронически предложил Галис.
Неуверенно ступив на блестящую поверхность, я приготовился карабкаться вверх. Этого не потребовалось – лента дрогнула под ногами и буквально впихнула меня в кабину. Потеряв равновесие, я рухнул в широкое кресло. То мгновенно зашевелилось подо мной, обтекая тело. «Лесенка» уже трансформировалась обратно в колпак. Изнутри он был идеально прозрачен.
– Ну как? – спросил снизу Галис.
– Очень любопытно, – буркнул я. Интересно, он меня слышит?
Кабина очень небольшая, по сравнению с ней внутри скаута Геометров просторно. Есть пульт… и на нем две воронки с серебристо-ртутной жидкостью!
– Разберешься с управлением? – поинтересовался Галис. – Или опять незнакомая система?
Может быть, он меня все-таки подозревает?
Резким движением я опустил ладони в терминалы.
Колющая боль. Короткое головокружение. Я буквально чувствовал, как «дельта» сливается с моим сознанием.
Пилот?
Да.
Какова степень ее разумности? Что это – кастрированный компьютер Геометров, полноценная личность, примитивная управляющая система?
Мы едины.
Едины, – согласился я.
Словно обвал – лавина звуков, образов, ощущений. Нет, «дельта» не была разумной. Лишь придаток к телу… но какой придаток!
Я видел сквозь стены ангара. Ощущал движение машин по улицам городка. Слышал дыхание Галиса и шорох веток на деревьях. Мир стал огромным, доступным, подвластным. Даже в корабле Геометров у меня не было ощущения такой силы… И в то же время – что-то оставалось отсеченным, недоступным. Например – звезды. Словно «дельта» жила вполсилы.
– Машина контролируется не полностью, – сказал я. Не губами, а металлическим телом машины. Слова прокатились по ангару возмущенным ревом, Галис поморщился.
– Соизмеряй силу, Петр. Да, часть функций блокирована. Я не совсем уверен в тебе. Но для боевого патрулирования тебе возможностей хватит.
Я не обращал внимания на его слова. Хотелось опробовать хотя бы имеющиеся силы. Двинуться… взлететь… пронзить небо тяжелым ударом, сминающим скалы, сжигающим воду…
– Хватит. Для начала – хватит. Выходи.
Хотелось возразить. Не словами – действием. Взмыть сквозь хрупкий потолок, насладиться подвластной стихией…
Я опомнился в последнюю секунду. Галис, похоже, именно такого поступка и ждал. С сожалением, почти с физической болью, я рванулся из слишком могучей для меня «дельты». Мир с беззвучным воплем свернулся в крошечную точку кабины. Меня била дрожь, кресло, уже закутавшее меня плотным коконом, медленно расслаблялось.
– Выходи! – повторил Галис.
Кабина неохотно открылась. Я поднялся, с удовольствием поймав взгляд Галиса, обманутого в лучших надеждах. Скользнул вниз по гибкому языку трапа.
– Хорошая машина, капитан. Спасибо.
Галис молчал.
– Что-то не так?
– Я был уверен, что ты ее не удержишь, – очень спокойно сказал капитан.
– Почему это?
– Она застоялась. Полгода в ангаре, без вылетов, без пилота. «Дельта» создана для боя, она давит на сознание.
– Зачем? – тихо спросил я.
– Если бы ты взлетел, я… остановил бы ее, – Галис смотрел мне в глаза. – Нам не нужны пилоты, не способные контролировать доверенное им оружие.
«Охотник» был противотеррористическим роботом, созданным специально для действий на космических кораблях и станциях. Фактически, он стал предельно близок к идеалу.
Три независимые лазерные турели имели мощность излучения, достаточную, чтобы пробить любую броню. Системы наведения обеспечивали почти стопроцентное попадание, реакция была даже несколько выше, чем у меклонца, а логические цепи обладали свободной программой поведения.
Сейчас «Охотника» подстегивал прямой приказ – ускорить уничтожение террористов. Это было неправильно – люди еще не расслабились после схватки, они были наготове…
Тонкий как паутинка «глаз» робота, выдвинутый из-за угла коридора, изучал противников. Вкупе с данными систем внутреннего наблюдения он давал полную картину происходящего.
Меклонец на потолке. Головной сегмент выдвинут и движется по случайным направлениям. Неприятно, но в момент, когда меклонец будет изучать противоположные от «Охотника» коридоры, он не успеет среагировать на рывок.
Мужчина в броне с фузионным излучателем. Смотрит на одного из убитых. Маловероятно, что успеет среагировать.
Невысокий мужчина с интеллектуальником. Может успеть, но его излучатель маломощен.
Киборг (робот чувствовал биение электромагнитных полей). Со скорострельным лазерным излучателем. Опасен, но смотрит в другую точку… и его броня горит. Работоспособность неизбежно снижена.
Рослый мужчина с мощным тахионным излучателем. Очень быстрые и точные движения. Крайне опасен.
«Охотник» определил три первоочередные цели. Меклонец, киборг и мужчина с тахионным излучателем. Эвристические цепи провели расчет – у врагов не было ни единого шанса.
Шесть мощных, скопированных у меклонцев, лап подобрались для прыжка. Лазерные пушки дрогнули, начиная разворот, и «Охотник» прыгнул. У противника не было шанса.
Робот вылетел из коридора, видя как запоздало наводит свой излучатель человек, как поворачиваются меклонец и киборг. Они не успевали – никак.
Поток тахионов, заторможенный до световой скорости, возник в области основного нервного центра. Робот просто проигнорировал этот факт – как невозможный. Он еще пытался отдать команды на выстрел, несмотря на то, что металлическое тело перестало ему повиноваться. Его полуразумные излучатели терпеливо ждали приказа стрелять.
Потом удары фузионного ружья и плазменной пушки меклонца разнесли «Охотника» на сотни оплавленных обломков. Это было понятно и объяснимо. Робот прекратил функционировать без каких-либо эмоций, на которые не был запрограммирован.
– Нет! – закричал комендант. – Нет!!!
Лемак сдержал смех. В гибели «Охотника», конечно же, не было ничего хорошего, но зарвавшийся нахал требовал урока.
– Почему?! – чуть сбавляя тон, произнес комендант. Он повернулся к Лемаку, умоляюще произнес: – Как они опередили робота?
– Я никогда не полагаюсь на технику, – мстительно заметил Лемак. Молодое здоровое тело жаждало эмоций, схваток, интриг. Давно следовало пройти аТан, давно…
– Как? – убито повторил комендант.
– Очевидно, у одного из них «Эскалибур», – сообщил Лемак.
– И?
– У тахионного оружия особые отношения со временем, – Лемак нежно погладил ствол собственного «Эскалибура». – Знаете, эта пушка стреляет почти на секунду раньше, чем вы нажимаете на курок. Вы, разве, не допущены к информации грифа «Клинок»? Сочувствую.
Под веселое тарахтение мотороллера я выруливаю обратно на Гибсона и неторопливо, в четвертом ряду, еду по первому из адресов. Теперь, когда я на работе, расстояния сразу становятся короче. В нашей маленькой стране, в нашем славном Диптауне, все дифференцированно. Даже солнце встает по-разному — когда служащие делают перерыв на ленч, для их босса еще только близится рассвет. Проскакиваю третью улицу Дип-дизайнеров, первый тупик Оф-Лайна. Вот и указанный в заказе адрес.
Хороший особнячок.
Прелестный сад вокруг. Увитые диким виноградом каменные стены. В чаше фонтана — скульптура: обнаженный юноша держит в руках змею, изо рта змеи бьет в небо струя. Боже... что за аллегория? Приглядываюсь, читаю надпись под статуей: "Укрощенная Глубина".
Становится тоскливо.
Отказался бы от заказа... пусть сами прут несуществующий рояль в несуществующую виллу. Но в Диптауне слишком много безработных, чтобы можно было выпендриваться.
— Сударь!
Девушка спускается по ступенькам с веранды. Игриво покачивает бедрами, улыбается. На ней самый минимум одежды, внешность моделирована в стиле "манга" — слишком большие глаза, пропорции фигуры от девочки-подростка.
-- Сударь, вы грузчик?
-- Да, сударыня, — мрачно говорю я.
-- Вы приехали носить рояль?
"Носить"... Умница.
-- Да.
-- Знаете, а его не привезли... — никакой печали в ее голосе нет. — Говорят, много заказов. Вы сможете приехать завтра?
-- Подавайте заявку, сударыня. Кто-нибудь да приедет. Но я...
-- Извините, извините пожалуйста! — Девочка — само очарование. — Мне так неудобно! Это все муж, он вечно занят, это его вина... Но он попросил заплатить вам за беспокойство!
Молча подаю заявку. Девушка не глядя подписывается, оплачивая полную стоимость погрузочно-разгрузочных работ. Думает, морща лобик. Потом достает из кармана банкноту.
-- Спасибо, — опускаю деньги в карман для чаевых, заботливо предусмотренный на спецовке. Через миг денег там уже нет. Половина ушла на счет компании, половина — на мой. Как и положено в серьезной фирме средней руки.
-- Может быть, выпьете кофе? — взгляд ее в меру интригующий, в меру скромный.
Смотрю на часы. Вздыхаю:
-- Не знаю... так много заказов на сегодня...
-- Знаете, а мне надо еще передвинуть в спальне трельяж! — вспоминает девушка. — Вы не поможете? Мы бы сразу оформили новый заказ.
Все с ней ясно. Неопытная искательница приключений. А муж, вероятно, умный человек.
Как и я.
-- Ваше желание — наше исполнение, — позволяю себе капельку двусмысленности.
Передвинуть трельяж занимает не больше времени, чем заполнить бланк заказа. Потом мы пьем кофе с ликером. Я улыбаюсь, меня крайне занимает развязка. Куколка хлопает большими глазами, потихоньку придвигается ближе. Наконец, она оказывается на моих коленях, мы долго и с удовольствием целуемся. Я бдительно слежу за продвижением ее шаловливой ручки.
-- А... а? — произносит девушка. Голос уже подрагивает, но к возбуждению примешивается недоумение. Глаза все более и более округляются, посрамляя даже стандарты японских комиксов. Увы, хентая не будет...
-- Сударыня, я ведь служащий серьезной фирмы, — объясняю я. — Это тело — только для физической работы. Для развлечений оно не приспособлено. Неужели вы не знали?
-- Гад!
Впору смеяться, но я сижу с каменным лицом. Поднимаюсь с диванчика, одновременно ссаживая с колен хозяйку и застегивая спецовку.
-- Сударыня, если что-то в моем поведении не удовлетворило вас, вы можете обратиться к руководству с официальными предложениями. Я тоже думаю, что небольшая доработка не помешает...
-- Пошел вон, быдло!
Мне не обидно. Мне смешно. А выйдя из дома и оседлав мотороллер, я даже могу позволить себе расхохотаться. Эта функция организма "дружелюбному рабочему" разрешена.
Но я не смеюсь.
"Люди как боги" Снегова.